Окуни в черный лак тонкий палец,
Вспомни глянцевость первых сапог
И поношенность первых красавиц –
И ошейника выжги мазок.
Окуни сразу два пальца в платину,
Вспомни отроком чувство вины,
И, сглотнув сухим горлом мечтательно,
Цепь глухую спусти вдоль спины.
Как икону храни мечту горькую,
Вспоминая мой гордый ответ.
На пороге безумия только и
Брось в огонь – и вдыхай моё «нет».
«Картинная дева я, ну признаю.
Как с музой взберусь на метлу –
Без бального платья станцую, спою
Своей красоты на балу!»
Ввонзая как стрелы мне в душу слова,
То ль бредил, то ль ведьмил ты:
«Твоей красоты.
Твоей красоты.
Твоей… красоты»
«Прости, я поправлюсь: твоя она, Сэр.
Но разве не рад ты тому,
Что в мире небесных и всяческих тел
Её не достичь никому?»
«Мой дар и урок для тебя нерушим,
Его ты пой день ото дня,
И главным мучением станет твоим –
В кой веки достигнуть меня».
…
– Словом изуми,
Трижды отзовись.
– Ты – мой храм, пойми.
– Ешь. Люби. Молись.
Утро вставало с колен,
Падало навзничь и пело,
В очи бледнеющих стен
Завороженно глядело.
Вкусом дождя и травы
Сон из далёка сочился.
С самой последней главы
Запах чернил доносился.
Падали губы на сон
В спешном и тайном венчаньи.
Звезды сдувал небосклон.
Повесть ждала окончанья.
Я начала гулять в семнадцать,
А писать – в семнадцатом.
Так медленно точу карандаши.
Я вижу время вереницей пауз,
Материю – скоплением пустот.
Поэзию попыткой бегства Фаулз
Назвал, как суицид, как кнопка «стоп».
Стихи – дрожащих пауз паутина.
Их плесть – искус, и дар, и боль, и трип.
И кажется, что каждая причина –
Последний шанс, финальный акт, кончины хрип.
Дорога – пауза, когда горишь с любимым встречей,
И встреча – пауза, объятий вечный штиль.
И ночь – антракт от фальши трезвых речей,
И утро – отдых после сотен миль.
Я доказала вам, что жизни трек – лишь паузы?
Вас не хотела я в уныние вогнать!
Их стоит разучить как легких па азы,
Дабы в межпаузье танец увидать.